Василий Головачев - Русская фантастика 2013_[сборник]
И поклялся я себе, что мегапиратов этих еще прищучу. Уж не знаю как, но прищучу. Они мне по полной заплатят. Не будь я Хромой Сикх, лучший охотник «Вторжения»!
— Нюха! Ты где? — Ага, меня в лесу ищут.
— Ау! — ору. — Вот он я! Живой!
И напролом через заросли на голоса.
Как хорошо видеть знакомые, человеческие лица. Никакого инопланетного подвоха ждать не надо, все свои, земляне!
— Вот, — говорю инспектору, — задание выполнил! Теперь что?
— Получено сообщение — работа Мировой Сети восстановлена.
— Так что, не только игры висели?
— Не только…
— Здорово. Значит, все под контролем, чипы опять в наших руках? Ну и что с этими инопланетянами дальше делать?
— Это будут решать.
— Мавр сделал свое дело, — вспомнил я полузабытую цитату из старика Вилли, — мавр может идти?
— Вы должны подписать обязательство о неразглашении. Вы и вы, — кивает Чарджоу Паше.
Идем к фургону. Пашка пустился в фантазии:
— Теперь придется полевую защиту на все электронные блоки ставить. Какие-нибудь электронные экраны или электромагнитные ловушки. Жаль, что они постоянный контакт с нами поддерживать не хотят.
— Ага, — говорю, — а как быть с телевизорами?
— При чем тут телевизоры?
— Вон инспектор рассказывал, что можно через изображение воздействовать.
Молча шагавший помощник инспектора вдруг произносит:
— А на мозг какую защиту ставить?
— Это зачем? — искренне недоумевает Паша.
— Нейронные токи — та же сеть. Странно было бы думать, что они этого не видят… А миры, порожденные непосредственной фантазией мозга, принципиально, критично отличаются от миров компьютерных игр. Осталось научиться правильно подхлестывать этот мозг! — Помощник мечтательно улыбается.
Какая-то нехорошая мысль зашевелилась у меня, но додумать ее я не успел. Глянул на помощника, хотел переспросить — а у того с лицом что-то неладное творится. Как вскипит вдруг! И вместо лица — рожа невиданная. Стоит передо мной Кощей, и пейзаж вокруг такой старорусский-старорусский…
Но как я справился с этой проблемой — уже другая история.
Алексей Евтушенко
ПРАВО НА КРОВЬ
Десять утра, а в редакции уже пахнет так, словно здесь провел веселую ночь взвод гренадер-гвардейцев, ни в чем себе не отказывая. Смесь паров алкоголя, табачного дыма и дешевых женских духов. Последние, впрочем, не особо выделяются — наши редакционные дамы в этом отношении солидарны с мужчинами и всегда предпочтут табак и виски парфюму. И не потому, что все из себя такие продвинутые суфражистки. Просто в накуренной комнате работать все-таки можно, а вот там, где полчаса посидела какая-нибудь облитая с ног до головы духами по четыре гроша за флакон мадам Стефа с улицы Святых Горлиц, — уже нет. Сначала надо долго проветривать, невзирая на погодные условия за окном.
А не пускать мадам Стефу тоже нельзя, ибо ее вполне легальное, хоть и не слишком благонравное заведение каждую неделю из месяца в месяц размещает на страницах наших «Вечерних известий» рекламу по самым высоким расценкам. И минимум на четверть полосы.
Кстати, нынче за окном дождь.
Я не успеваю дойти до своего отдела уголовной хроники, как оттуда в коридор, словно грешник из адского пекла, вываливается коллега Зина. Узел галстука на боку, в углу рта окурок сигары, рожа небритая, глаза красные. Правая рука уже в рукаве плаща, левая делает попытку туда попасть, и видно, что попытка эта не первая.
— Грег! — с энтузиазмом восклицает он. — Наконец-то! Тут за тобой главный уже курьера хотел посылать. Но я сказал, что ты будешь с минуты на минуту. И оказался прав. Спас твою задницу, можно сказать.
Курьера. Никак не могу привыкнуть, что на весь город от силы три десятка телефонных номеров. Ко всему привык, а к по-черепашьи медленному распространению информации не могу. Поначалу из-за этого даже попадал в весьма неловкое положение. Говоришь, к примеру, вполне приличной барышне при расставании: «Ладно, пока, я позвоню». А она смотрит на тебя и не знает — то ли ты издеваешься, то ли шутки у тебя настолько дурацкие, что впору за них дать по морде. В заведении-то мадам Стефы как раз телефон один из первых в городе появился, и все об этом знают.
— Ты о моей заднице не беспокойся, — говорю. — Лучше свою голову побереги.
— А что моя голова? — настораживается Зина.
— А то, что, по последним данным медиков, винные пары разжижающе действуют на головной мозг.
— Вранье, — беспечно машет рукой коллега. Он уже попал в рукав, застегнул плащ и теперь полностью готов добежать под дождем до «Веселого репортера», где ему нальют первый на сегодня стаканчик.
Все правильно, десять часов и пять минут утра — самое время для первого стаканчика.
— Если бы, — продолжаю. — Да только я лично был третьего дня на вскрытии трупа Скалолаза в городском морге. Так у него, поверишь, не мозги, а чистый студень. Желе. Даже извилин почти не видно. Как пил Скалолаз, ты знаешь. Особенно последнее время.
Скалолаз был известнейшим в городе вором-форточником, способным по голой стене, цепляясь за малейшие выступы и русты, забраться с тротуара на крышу любого дома в городе. Ну, почти любого. Погиб он глупейшим образом — сорвался по-пьянке с узкого карниза пятого этажа во время попытки проникновения в богатую квартиру одного торговца мебелью, о чем я лично давал заметку в двести слов в позавчерашнем номере.
Несколько секунд Зина не сводит с меня воспаленных глаз, стараясь определить, разыгрываю я его или нет, и, не определив, удаляется по коридору в явной задумчивости. Вот и хорошо. Глядишь, и половиной стаканчика на сей раз обойдется. Хотя вряд ли. У всех репортеров всех трех городских газет особым шиком считается выполнять свои профессиональные обязанности подшофе и при этом не допускать фактологических, грамматических и стилистических ошибок. Не говоря уже о том, чтобы задержать материал или не сдать его вовсе. Помнится, к подобному стилю работы мне тоже пришлось привыкать долго. Только таблетками алкокиллера и спасался. Да и сейчас без него никуда, чего греха таить.
Сворачиваю к главному.
Наш секретарь Фелиция, не выпуская из зубов папиросу, работает за пишущей машинкой, как толковый пулеметчик времен Первой мировой за «максимом». Татата-тататата-та, татата-тата — разносятся по приемной скупые и точные очереди ударов по клавишам.
— Привет, Фелиция!
— Привет, Грег. У себя.
Дверь в кабинет главного раскрыта, но я все равно стучу.
— Кому там жить надоело? — вопрошает хриплый баритон из глубины кабинета, и по этой фразе я сразу понимаю, что настроение у главного рабочее, можно общаться.
Вхожу, не снимая плаща и шляпы. А зачем, если сейчас наверняка снова под дождь?
— Дверь закрой и садись, — командует главный.
Закрываю, прохожу, сажусь, сдвигаю шляпу на затылок, умеренно демонстрируя независимость.
— Записывай, улица Кожевников, дом семь, квартира четыре, второй этаж, вход со двора.
Достаю блокнот и карандаш. Я запомнил адрес, но все равно записываю, это профессиональное.
— И что там? — спрашиваю. — Убили кого-то?
— Семью, — пожевав губами, сообщает главный. — Вроде бы. Семь… нет, уже восемь минут назад мне наш человечек из городской полицейской управы позвонил. Обходится недешево, но отрабатывает честно. Так что давай отправляйся, и жду от тебя пятьсот слов в номер. На первую полосу.
— Пятьсот? — удивляюсь. — Не много? Или вы чего-то не договариваете?
— Убита семья из пяти человек, — веско говорит главный. — И не какая-то шелупонь с Овражной, вполне уважаемые люди, честные налогоплательщики. Муж, жена, трое детей — мальчик и девочки. Четырнадцать, десять и семь лет. Мало тебе? Причем мне намекнули, что имеют место некие довольно необычные и даже весьма странные обстоятельства.
— Какие именно?
— Вот ты и разберись. И помни, до двенадцати материал должен быть в наборе.
— Эй! — возмущенно восклицаю я.
— Ладно, до половины первого, — милостиво разрешает главный. — Но это крайний срок и только для тебя.
А вы говорите, плащ и шляпа. Репортеру нашей газеты иногда папиросу спокойно выкурить некогда, не то что раздеться. Хорошо, что я не курю. Не могу себя заставить, хоть убей. Поначалу, конечно, удивлялись, а потом ничего — привыкли. В конце концов, не один я здесь такой, попадаются некурящие мужчины, хоть и редко. Опять же, сошло за безобидное чудачество, легкий бзик, без которого нет истинно творческой личности. А я, как любой нормальный репортер, просто обязан себя таковой считать. И, соответственно, таковой меня должны считать окружающие. Иначе не впишусь в образ.
Сбегаю по ступенькам, выскакиваю под дождь, оглядываюсь в поисках дежурного лихача — обычно один или два ожидают неподалеку от здания редакции. До улицы Кожевников пешком минут десять, но время уже дорого. И дело не в том, что три часа до сдачи материала — это мало. Наоборот, за глаза. Просто знаю по опыту, что в таких делах важно идти по горячим следам, тут работа газетчика мало чем отличается от работы полицейского сыскаря.
